Ringo Starr "Великий аккомпаниатор"

Первая часть интервью по ссылке: Ringo Starr интервью на драмспиче часть 1

В то время было не принято, чтобы ударник имел такую же творческую свободу, как все остальные члены группы.

Мне позволялось создавать все что угодно, главное требование, чтобы это подходило песне. Такие же требования были и к гитарам и пианино.

А когда Вы начали писать сами?

Раньше я писал тексты на музыку, которую уже до меня придумали другие. В большинстве случаев к песням Джерри Ли Льюиса, которые были на Б-стороне его синглов. Я не задумывался над тем, что пишу тексты на уже существующие мелодии. Прошло много времени, прежде чем я написал собственную песню. Однако я находился в тени двух композиторов, которые, а я видел это, были лучше всех других. Я писал скромные песни, но даже с ними я стеснялся появляться перед Джоном и Полом. Наконец я принес на их суд какое-то свое сочинение, а они начали корчиться на полу от смеха - Ой, он снова сочинил "Crazy Arms". Позже я начал сочинять другую песню, и в ней были такие слова - "Я прислушиваюсь к звуку твоих шагов, раздающихся на дороге". Сейчас уже не помню, как она называлась (речь идет о песне Ринго " Don’t Pass Me By"). Это была первая песня, которую я написал сам. Большинство песен, по мере возможности, писали для меня Джон и Пол. Они знали диапазон моего голоса и манеру пения. Раньше я сам выбирал себе песни в стиле кантри. Я с детства любил песни музыкального направления "кантри и вестерн". В этом стиле и была песня " Act Naturally" ("They're gonna put me in the movies… "), а песню "Boys" я пел уже много лет. Позднее они начали писать специально для меня, да я и сам сочинял понемногу. Я написал про сад осьминога "Octopus’s Garden".

Это была первая песня, которой Вы могли гордиться, не так ли?

Нет, она была довольно глупая.

Вы написали ее во время Вашего отпуска на Сардинии?

Ну да. Однажды мы сидели в лодке, и нам принесли еду. Я заказал рыбу и жаренных креветок, а нам принесли на тарелках всякие разные удивительные штуки. Я спросил -"Что это такое?", мне ответили - "Так это же осьминог!". Я, как и все англичане, очень разборчив в еде, меня это блюдо поразило, и я сказал "Вы шутите? Осьминог! Вы сошли с ума? Да это же никто не сможет есть. Щупальца - это ведь не рыба". Потом я разговорился с капитаном, и он мне рассказал удивительные вещи об осьминогах. Они строят на дне заграждения, собирают камни и всякие жестянки и строят ограды. Меня это очаровало. В один из дней я сел и написал для детей, да и для себя " Octopus’s Garden". Я представил себе, что живу в море, в осьминожьем саду. А на "поверхности" в то время я чувствовал себя довольно тяжело. Тогда у меня был трудный период. И я представил себе, что это могло бы быть приятно, спрятаться тихонько где-нибудь на дне океана, в саду у осьминога.

Распад группы происходил постепенно? Я думаю, что это не могло произойти в один день.

У каждого из нас было свое мнение о том, что он хотел делать. А ведь раньше у каждого было мнение, что нам нужно делать как единой группе. Позже музыкальные амбиции Джона или Пола, Джорджа или мои уже не могли реализоваться в рамках группы. Поэтому мы начали отдаляться друг от друга. Мы уже не работали для одной цели. Каждый хотел делать что-то свое. Некоторое время мы еще мирились с этим, но потом все пошло еще хуже. Единую группу удержать было невозможно.

Мы никогда не играли из-за денег, а только ради музыки. Естественно, получать деньги приятно, однако музыка была всегда на первом месте. Если бы нас заботили только денежки, то мы бы не распадались и заработали много денег, однако нашим желанием было делать хорошую музыку. А в данной странной ситуации была масса песен, где мне не хотелось играть, так как я не чувствовал былого энтузиазма.

А можно конкретнее?

Проще всего говорить про Джона. Он хотел играть в своем роде авангард. Это было не совсем по мне и я не играл на многих вещах. Пол хотел играть что-то другое, как, впрочем, и Джордж.

А чего хотели Вы?

Я хотел играть по-настоящему хорошую музыку. Однако это не значит, что наши последние вещи были плохими, нет. Но половину времени мы не хотели больше играть некоторые новые песни, так как это было не совсем то, чего бы нам хотелось делать как единая группа. Регресс начался в 1968-м году и закончилось двумя годами позже.

Могу себе представить Ваше разочарование.

Я никогда не играл в группе лучше, чем наша. Дело даже не в том, что наша группа была лучше всех. Это была телепатическая связь. Мы были очень близки друг к другу. Очень хорошо знали друг друга. Можно было ничего не говорить, а только посмотреть друг на друга, и все становилось ясно. Мы были отличными товарищами. Но, как это обычно бывает среди друзей, мы, естественно, ссорились, кричали друг на друга, вообще, действовали друг другу на нервы.

Когда все закончилось, и я стал студийным ударником и мне это нравилось, но я просто играл. Вынужден признаться самому себе, что наша группа была как бы частью меня, и ничто ее уже не заменит. Я играл с лучшими музыкантами, получались замечательные записи, однако никогда больше это уже не было ТЕМ САМЫМ. Это совсем другое чувство - идти на студию, как на службу, чтобы играть для кого-то на какой-то записи.

Все это чужое. Мы были очень близки друг другу, что и проявлялось в нашей музыке. Это невозможно объяснить словами. Когда работа над какой-нибудь песней понемногу двигалась вперед и у кого-нибудь появлялась идея, что в этом месте нужно немного изменить, такая же мысль появлялась и у остальных - просто телепатия.

Теперь, когда я играю, я стараюсь делать свою работу как можно лучше. Некоторые записи получаются превосходно. Однако я не играю на записи целого альбома. Обычно я участвую в записи трех-четырех вещей из всего альбома.

Не требуют ли от Вас играть по нотам?

Нет. Я не умею играть по нотам. От меня ждут лишь игры в моем стиле. Вот вчера вечером я участвовал в записи, и это было нелепо, так как у меня своя, отработанная манера игры и нет смысла требовать от меня, чтобы я сопровождал романтичную мексиканскую балладу, для записи которой меня и пригласили.

Какой он, на твой взгляд, хороший барабанщик?

Это я. На это ушло много времени, прежде чем я смог думать о себе так, но, думаю, я лучший рок-барабанщик.

Почему Вы так уверены?

Потому что я играю с чувством, а в этом чувстве скрыт весь рок. Року неизвестна игра по нотам, хотя я и не отвергаю важность нот, тем не менее, я по ним никогда не играл и никогда не хотел. У меня в жизни был только один урок, где преподаватель писал все эти точки на нотной бумаге, и мне сразу стало ясно, что таким образом я играть не хочу. Прежде всего, я хотел просто играть на ударных. В моей игре отражается мое сиюминутное душевное состояние. Каждый выбирает сам. Многие студийные ударники играют по нотам и способны участвовать в записи пяти совершенно разных композиций в течение одного дня. Такой музыкант просто отыгрывает то, что написано в нотах. Однако это совершенно чуждый моей натуре подход к музыке.

Не было ли у Вас чувства, что нужно пойти взять уроки игры?

Только в начале, когда у меня появилась первая установка. После первого же урока я сразу понял, что это совершенно не то, что мне нужно делать.

Играли ли Вы под записи?

Нет, я никогда в жизни не занимался за установкой. И вообще я никогда не репетировал. Однажды порепетировал в течение дня, а затем на выступлении с одной командой я наделал ошибок где только мог.

Невероятно!

Тогда все было намного проще. Сейчас нужно быть отличным ударником и знать ноты, чтобы вас взяли на работу в местную группу играть в баре.

Как я Вам уже рассказывал, условием поступления в группу в то время было наличие собственного инструмента. Спустя месяц после покупки установки, одного урока и одного занятия в гараже было достаточно, чтобы начать играть в группах. Не знаю подойдет ли вам мой метод, но в моем случае это сработало наилучшим образом.

Мой сын тоже играет на ударных. Он играет уже три года и репетирует ежедневно по три часа с наушниками на голове под записи. Это его метод. Он играет совсем в другой манере и технически способен на большее чем я. Интересуется всякими рудиментами типа форшлагов и парадидлов, которые я никогда не понимал.

Вы действительно считаете, что именно эмоциональная игра с внутренним чувством делает вас особенным?

Я считаю, что ударная установка - это эмоциональный инструмент, ему не свойственна мелодия. За установкой сложно задумчиво музицировать как, например, на гитаре или пианино. Это "бум, бум, бум" или "ра, та, та, та". Именно поэтому я не люблю соло на ударных. Соло ударника это не мелодия, а просто проблемы со своим "эго".

Когда Вы записали свой первый сольный альбом?

- После распада Битлз я сидел и не знал, что делать дальше. Иногда я играл с кем-нибудь, но и это продолжалось не долго. Наконец я пришел к мысли, что надо что-то делать. И вот я решил составить альбом из старых, известных песен. Я сделал записи песен, на которых я вырос и которые играли на домашних вечеринках - "Sentimental Journey", "Stardust", все те старые, добрые мелодии сороковых.

Правда ли, что "Sentimental Journey" было подарком для Вашей мамы?

Да, это правда. У меня была идея сделать ей подарок, и я ее осуществил. Потом я играл с Джорджем на записи его сольного альбома. Там же появился Пит Дрейк, который до этого что-то записывал с Диланом. Они были друзьями. Как-то я одолжил ему свою машину, и он заметил, что я вожу с собой уйму кассет с музыкой в стиле кантри. Я признался ему, что очень люблю кантри, а он мне ответил - "А чего же ты в таком случае не запишешь альбом в этом стиле?" Я ему ответил, что мне не хочется жить полгода в Нэшвилле. Я уже привык к тому, что запись альбома у Битлз длилась до шести месяцев. Он ответил мне - "Ты шутишь, что ли, мы Бобом записали альбом за два дня." Это меня просто шокировало.

Хотя, собственно говоря, первый альбом Битлз мы записали за 12 часов, но этот факт едва брезжил в моей памяти. Тогда я согласился и сказал - "Хорошо, на следующей неделе я приеду, и мы сделаем этот альбом вместе". И мы записали его за три дня. Таким образом все пришло в движение. Я записал "Sentimental Journey", затем еще один альбом в Нэшвилле (Beaucoups of Blues – прим. Drumspeech.com). Спустя какое-то время мне позвонил Гарри Нильсон. Нас приглашали в Штаты на вручение "Грэмми". Я подумал, что ехать в Америку ради вручения премии - это слишком. Но потом подумал, что можно было бы записать заодно что-нибудь в Нэшвилле. Я вспомнил о Ричарде Пэрри, с которым познакомился во время записи альбома Гарри и позвонил ему с предложением "Если мы уж будем в Нэшвилле, то почему бы нам снова не записать диск?". "А почему бы не прилететь из Нэшвилла в Лос-Анжелес и не записать его там", сказал он мне в ответ через океан. В результате я исчез на две недели, но в итоге на свет появился альбом "Ringo". Чисто случайно туда же прилетел Джон, а Джордж жил уже там какое-то время. Я работал над альбомом, мы оставались приятелями, невзирая на то, что Битлз больше не существовало. И я спросил у них -"Ребята, нет ли у вас каких-нибудь песен?". Джон ответил, что у него есть песня. Тогда я сказал ему - "Приходи и сыграй ее". Потом я спросил о том же Джорджа. Он тоже пришел в студию. Мне не хватало только Пола и я позвонил ему в Англию. И сказал - "Тебе от этого не увильнуть. (будто это и вправду для него было чем-то важным!)". И мы уехали в Англию и записались с Полом. Вот так все это и получилось. Абсолютно ничего не планировалось. Все чистая случайность.

Как Вы себя чувствовали, когда стали вдруг центральной фигурой при записи альбома?

Это было очень здорово. Еще до этого альбома появились два сингла, которые продюсировал Джордж - "It Don’t Come Easy" и " Back Off Boogaloo". Они даже попали на вершину хит-парада. Я сделал их примерные наброски, а Джордж уже довел дело до ума. Это было великолепно, и я опять занялся музыкой и балдел от того, что я снова в деле, но уже в качестве солиста. Какое-то время я втягивался в это новое для меня дело, так как раньше я не выступал в этом качестве. Я постоянно был в составе группы, потому что ударник, как обычно, это часть группы.

Стали ли для Вас барабаны, после начала карьеры сольного певца, менее привлекательными?

Нет. Никогда они не теряли для меня своей привлекательности. До этого я играл у Джорджа. Мне это помогало, потому что он замечательный инструменталист и продюсер. Мы вместе записывали "Ringo". С нами вместе в студии работал и Джон. Потом я играл с Келтнером.

Как это случилось?

Когда мы играли благотворительный концерт в Нью-Йорке (The Concert For Bangladesh) — название двух благотворительных концертов, организованных Джорджем Харрисоном и Рави Шанкаром и проведённых 1 августа 1971 года на Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке – прим. Drumspeech.com) я и познакомился с Джимом. Мы репетировали концерт в течение трех часов тогда и стали друзьями. Между мной и Джимом никогда не было соперничества. Мы знали, что оба хорошо играем. Мне приходилось играть с другими ударниками, которые стремились перещеголять меня. Что люди хотят этим доказать...? Мы с Джимом дополняли друг друга. Когда я играл с другими ударниками, возникал этот бессмысленный конфликт.

Приходилось ли Вам, еще в период существования Битлз, играть с другими ударниками?

Нет. Мы использовали наложение. У нас никогда не было двух ударных установок. Когда я играл с Джимом, то понял, что это самый расслабляющий ударник, и с ним я могу играть намного свободнее. Мы хорошо слышали друг друга и понимали игру друг друга. У нас быстро сложились прекрасные отношениях, как музыканты и как люди. С некоторыми ударниками я не мог сойтись ни как с людьми, ни как с музыкантами. С другими я уживался, как с людьми, но лучше не пытаться оставлять нас в одной комнате, это просто не работало. С Джимом мы играли вместе на записи альбома "Ringo" и на записях других альбомов. Мы образовывали вместе что-то типа команды "Гром и Молния".

А как Вы работали с Джимом во время записи?

Мы нашли способ не мешать друг другу. Понимаете, барабанщик не играет аккордами, право на ошибку у него нет: вы не можете тянуть аккорд, у вас есть шанс только на точный удар. Когда мы оба играли, мы должны были прислушиваться друг к другу, при этом слушать остальных, четко выдерживая ритм.

Несколько флэмов мы все же делали, но в целом звучит как один барабанщик так как мы хорошо друг друга чувствуем, хотя манера игры Джима сильно отличается от моей – его заполнения совсем не похожи на мои. Пока я играю свою партию, он обыгрывает ее, потом возможен момент, что мы вместе безумствуем и это тоже срабатывает. Есть пара треков, где мы играем одновременно заполнения в наших разных манерах и звучит интересно.

И кто это придумал?

Я. Мы записали одну песню, на которой все брейки мы играем одновременно.

Это песня "You Can’t fight Lightning"?

У нее было другое название. Эта песня вообще не должна была увидеть свет.

Не мешает ли Ваша работа в кино игре на ударных?

Мне кажется, что в жизни можно многое успеть. Можно играть на музыкальном инструменте, петь и играть в кино. Все это взаимосвязано. Если вы играете на каком-либо музыкальном инструменте, вы как бы исполняете на сцене свою музыкальную роль в спектакле под названием концерт. Моя игра на ударных создает определенный образ. Удары моих барабанных палочек - это как бы мазки кисти художника. Не вижу причин, почему нельзя делать две или три вещи одновременно - играть в кино, танцевать, петь, проектировать мебель, копаться в саду, ухаживать за розами.

Ну да, конечно, но журналисты поняли ситуацию таким образом, что Вы оставляете музыку и уходите в кино.

Да, они писали об этом. Но если бы мне пришлось выбирать только одно занятие на всю оставшуюся жизнь, то я бы непременно выбрал бы ударную установку. В этом столько удовольствия.

Вы по-прежнему играете на Ludwig?

Да, по-прежнему. Всего у меня три установки. Одна из них была сделана по моему заказу. Я всегда хотел иметь все большого размера. Если Вы послушаете наши первые пластинки, то звучание ударных там не очень слышно. Тогда еще не умели подзвучивать установку, так что барабаны на нашем первом сингле "Please, Please Me" не слышно.

Поэтому я позвонил в Ludwig и заказал у них установку по моим размерам, которые были довольно необычными - 24-х дюймовый малый барабан и 34-х дюймовый большой барабан. В итоге я получил установку для великана, что сидя за малым барабаном я не смог достать ногой до педали большого барабана (смеется). Однако малый барабан этой установки я иногда использовал на записях для наложения сверху обычного. Я люблю глубокие тембры. И я думал, что увеличение размера и даст мне эту глубину. Однако тогда я не осознавал, что такие ручки и ножки, как у меня не дотянутся до барабанов такой гигантской установки через огромный малый барабан. Поэтому я ее, собственно говоря, нигде толком и не использовал. Это был мой необдуманный порыв от мини-установки в период начала Битлз.

Вы еще помните размеры мини-установки?

Нет, уже не помню. Мини-установка служила мне в турах и в начальный период на студии. Потом я купил установку нормального размера. Позже я играл на установке с кожаными мембранами, которую я использовал на каждой записи, начиная с 1968-го года.

Какие тарелки Вы используете?

Avedis. Люблю их до сих пор. Это вопрос личного выбора, но для меня нет ничего лучше старых Avedis. Я особенно люблю старые тарелки и если у вас есть раритетная тарелка, то высылайте их дядюшке Ринго.

Однажды я купил старую установку 1920-го года. Самым замечательным в ней был один магический напольный том со стальным низом, скорее это был мини-тимпан (литавры), но вопреки всем законам природы он обладал очень низким звуком, хотя у стали высокое звучание. Кадушка у него из дерева, а дно металлическое. Это самый глубокий по звучанию из всех томов, какие только у меня были. У этой установки великолепное звучание если поставить мембраны из натуральной кожи. На малом барабане 24 винта. Это много. Хотя я не знаю, сколько их ставят сейчас. Я никогда не интересовался барабанами с технической стороны, не ходил на выставки и все в таком духе. А что касается настройки, то я это делаю по тому звучанию, которое нравится мне, а не по нотам. Некоторые ударники настраивают свои установки с помощью пианино по звуку "ми". Но мне это не нравится. Я настраиваю свои барабаны всегда таким образом, чтобы чувствовать глубину звучания.

Вы использовали барабаны с двумя мембранами, в то время, как большинство ударников 60-х годов предпочитали барабаны с одной мембраной. Это была Ваша идея или же здесь проявилось влияние Джорджа Мартина?

Выбор всегда за мной. На студии я был хозяином звучания ударных. Каждый, кто когда-нибудь бывал на студии, знает, что звучание ударных, снятое микрофонами, через микшерский пульт, меняется радикально. Приходится идти на компромисс между звуком, который дает ударная установка в студии, и звуком, который должен хорошо слушаться при воспроизведении на магнитофоне или с пластинки. Это очень большая проблема достигнуть того, чтобы ударные во время записи хорошо звучали. Запись в студии всегда начинается со звучания ударных, так как это не просто. Это было не всегда просто. Все это я должен делать сам, то есть никто не мог мне указывать что и как делать. После настройки делаем пробы. И если в студии барабаны звучали прекрасно, но на записи звук получался хуже или не хватало низких частот, я снова перестраивал барабаны. Я, бывало, клал сверху ткань, чтобы приглушить звук. Начиная с 1968-го года, я начал использовать одну и ту же установку. Она прекрасно звучала на студии. Не было необходимости делать пробы, она звучала сразу как надо.

Вы сказали, что с годами система озвучки установки изменилась. В чем это заключается?

Сейчас в студии меня окружают по меньшей мере 13 микрофонов. Большой и малый барабан имеют свои микрофоны, плюс оверхеды. Снимается звук хай-хэта сверху и снизу, малый барабан сверху и снизу, на каждый том по паре. Иногда меня это раздражает. Невозможно подойти к установке. Техники в студии бывают считают, что они важнее самих музыкантов. Поэтому я всегда объясняю им, что нужен свободный доступ ко всем барабанам. Ибо если я играю во время записи, и мне нужно дотянуться, к примеру, к тарелке, а меня на пути стоит микрофон, то я задену его, и у вас будет испорчена запись. В старые времена вокруг установки стояло четыре микрофона. Больше мне их не нужно было, потому что мы записывались на одну дорожку. Сейчас запись идет на пять дорожек, и поэтому необходимо столько микрофонов. Я ничего против не имею, если бы только было немного просторнее. Но все же это чересчур. Это факт. И когда я слушаю пробную запись и слышу звучание том-тома справа, малого барабана и хай-хэта слева, а звучание большого барабана посредине, то мне это не по душе. Мне приходится всегда ворожить, чтобы звучание ударных на записи не было таким разбросанным. Отдаленное друг от друга звучание отдельных частей ударных это ужасно.

Сколько у Вас томов?

Три. Раньше было два, но где-то с 1966-го года стало три. Пробовал я и два бас-барабана, но не пошло, так как для меня очень важен хай-хэт.

Вы когда-нибудь играли на записи с использованием двух бас-барабанов?

Нет. Мы пробовали, но я отказался от второго басового барабана, потому что вечно дублировал на нем рисунок хай-хэта.

Какие еще эксперименты вы пробовали с ударной установкой?

Одно время у Джорджа Мартина была идея, заключавшаяся в том, что неплохо бы сделать большую разнообразную установку с бонго и большой рамой с глубокими томами не меньше девяти штук. И вот, во время записи, когда подходило время моего заполнения, прежде чем я успевал придумать, по какому из томов играть, брейк уже был не нужен. Даже 5 томов было много и захотелось вернуться к комбинации из малого и большого барабана.

Много лет тому назад, где-то в пятидесятых, я был на концерте старого нью-орлеанского джаз-оркестра Джорджа Льюиса. Музыкантами были старики-негры каждому, по всей вероятности, им было лет под девяносто. Один из них играл на контрабасе. Он был такого маленького роста, что должен был подпрыгивать, чтобы достать до конца грифа. У ударника были только большой и малый барабаны. В том месте, где я бы использовал том, он ударял по большому барабану двумя палочками попеременно, а также педалью. Это напоминало манеру игры Джина Крупа, и меня это поразило. Это был полный звук ударных. Вот тогда-то я и пришел к мысли, что ударнику нужно, в принципе, не более двух барабанов. Это необходимый фундамент. Я к нему и пришел.

И такая запись существует?

Да, на "Back Off Boogaloo", где звучат только большой и малый барабаны. А также на одной из тех вещей, которые мы с Битлз записали на крыше.

"Get Back"?

Верно. При каждом удобном случае я возвращаюсь к такому набору.

Сколько тарелок Вы используете?

Крэш, райд и хай-хэт. Большего количества тарелок у меня никогда не было. Я вообще редко играю по тарелкам. У меня всегда преобладает хай-хэт. Для меня это самая важная часть набора и тоже Avedis.

Какие из Ваших записей предмет особой гордости для Вас?

Лучше всего я сыграл в песне "Rain" [песня The Beatles, впервые выпущенная 30 мая 1966 года в США и 10 июня 1966 года в Великобритании на стороне «Б» сингла «Paperback Writer». Обе композиции были записаны в ходе сессионной работы над седьмым студийным альбомом The Beatles “Revolver”, но не вошли в финальный релиз – прим. Drumspeech.com].

Альбом "Abbey Road" и некоторые другие вещи, записанные в тот период – на записи B. B. King "Get A Woman" моя игра довольно цельная, а также "A Day In The Life", где ударные звучат так же ярко, как и гитара.

Какие вершины, личные и музыкальные, покорились Вам?

Что касается концертов, то это выступления в "Палладиуме" и на американском ТВ-шоу Эда Салливэна – большие шаги в нашем продвижении вперед. Мы хотели быть самой лучшей группой в мире. Мы не предполагали, как все обернется, но мы шли куда-то вперед в неизвестность, и единственным критерием для нас в то время была только популярность. Потом мы стали самой популярной группой в мире.

Но вернемся к записи песни "Rain". Это было изумительное время. Ничего заранее не было готово, все пришло случайно. Мы бросились в нее, как в омут головой. Иногда музыкант озабочен тем, что у него получится, но такое бывает не всегда. Иногда мы играли снова и снова, чтобы получилось лучше, но того, особого чувства, как при записи "Rain" мы достигали далеко не всегда. Поскольку Вы не музыкант, не знаю, сможете ли Вы это понять. Вот, например, вас четверо или десять человек, и Вы играете в огромном оркестре, и иногда это чувство приходит, иногда в одной песне, редко на всем альбоме. Вдруг возникает удивительное волшебство, которое невозможно описать. Я не могу объяснить, как много оно для меня значит. Для меня это вершина. Высшая музыкальная высота.

Вы играете на пианино?

Пару аккордов. Я пишу песни за пианино и на гитаре. Сперва я нащупываю мелодию, а затем пропеваю 50 вариантов в поисках наиболее подходящего. Это мой способ писать песни, но не могу сказать, что я играю на пианино или гитаре. Мне нравится перкуссия, но техникой игры на конго и бонго не владею. Я играю только палочками, а не руками. То есть я знаю, когда нужно ударить, согласно структуре песни, но не играю профессионально.

У Вас по-прежнему барабаны с мембранами из телячьей кожи?

Для меня "природная" оформленность инструмента куда ближе, чем использование искусственных материалов, как-то: пластиковые пластики, палочки из фибергласа, стальные кадушки... Это противоречит самой природе инструмента. Я играю примитивно и мне нужен примитивный инструмент.

На резонансной стороне тоже телячья кожа?

По-разному. Бывает, что лопается мембрана из натурального материала и мне приходится ставить пластик, потому что новая кожаная мембрана довольно долго усаживается, а у меня нет времени ждать.

Вы все это делаете в студии?

Да, хотя обычно ударная установка стоит у меня дома. Не то, чтобы я играю на ней дома. Это я делаю ради детей. Потому что все дети любят барабаны, так как они громкие. Летом я занимаюсь с детьми за установкой. Если после первого урока ребенок не проявляет интереса, то дальнейшие занятия лишены смысла и я не настаиваю.

И как Вы их учите?

Показываю основной бэкбит на 4/4 и если через какое-то время дело пошло, то двигаемся дальше, а иначе дело труба. Я пытаюсь заинтересовать их, говорю – “представь, что ты сможешь сыграть вот так” и у них загораются глаза и появляется интерес. Но я не против если им просто нравится громыхать, почему бы и нет, если это приносит удовольствие.

Мой старший сын Зак играл два года в одной английской группе. Я дал ему только один урок, ему было тогда около 10 лет. Через неделю я спросил у него - "Ну как дела". Он показал мне, чему он научился. Тогда я дал ему более сложный ритм и он его сыграл. Тогда я ему сказал, - "Отлично, дальше - сам". Он посвящает ударным больше времени, чем я. Уже несколько лет он постоянно репетирует по три часа в день. Барабаны стали смыслом его жизни. Мой второй сын, Джэйсон, тоже играет на ударных и у него свой оригинальный стиль, играет как 95-летний старик в блюзовой группе. Это совсем другой стиль игры.

Для Зака и для меня игра на барабанах это единственное, что мы хотим делать. Хотя у меня есть и другие занятия. Мне ясно одно, что все равно, так или иначе, я был бы ударником. Если бы не получилось у Битлз, я бы играл с другими группами, но был бы ударником всю жизнь. Даже если бы мне пришлось ходить на службу.

Не хотели бы Вы дать какие-нибудь советы начинающим ударникам?

Прочтите весь наш разговор и Вы не найдете в нем иного совета, кроме как продолжать играть. У меня такая потребность есть всегда. Конечно, можно было бы выдавить из себя хорошие и плохие советы типа - "Найдите себе учителя, слушайте пластинки..." Все это вы можете делать, но лично я этим не занимался. Другого совета, кроме как, играть и играть, у меня для вас нет. Вы можете обложиться самыми лучшими учебниками, ходить на самые лучшие мастер-классы, но однажды вдруг учителей больше не будет, и человек будет вынужден играть в соответствии с самим собой. Очень хорошо уметь играть что-нибудь типа "триольный парадидл флэмхэд бофф-офф" за тренировочным пэдом, но потом, опробуйте это с группой и думайте работает или нет.

У меня только один совет - найдите себе группу, соберите несколько ребят, которые тоже не умеют играть, потому что вначале этого никто не умеет. Прогрессируйте вместе и появится мотивация. Другие ударники будут вам советовать - "Учитесь таким образом, держите палочки вот так и играйте так ". Но в шоу-бизнесе многое зависит от удачи.

Каких барабанщиков Вы слушаете?

Никогда не занимался этим с самого начала. Как я говорил, у меня была одна запись с Cozy Cole и это все. Нет, я конечно, слушаю игру Келтнера и других на записях… но я оцениваю весь трек в целом, я не слушаю только барабанщика. Для меня, если песня звучит, то и барабанщик тоже все делает правильно. Я не выделяю какого-либо в группе и никогда не слушаю барабанные соло. Все эти соло скучные. Лично мне нравится играть только в группе, иначе, вы бы видели, как занавес открывается и все 20 минут я бы месил в одиночестве, а потом занавес падает.

Возможно ли воссоединение группы?

Сейчас это невозможно и не думаю, что кто-то из нас рассматривает эту возможность. Все очень заняты и не важно сколько денег нам предложат, мы играли не ради денег и сейчас не будем.

Джон или Пол говорили, что ту искру уже нельзя больше воскресить. Хотелось бы знать, думали ли Вы также, или же у Вас были другие чувства?

У меня было другое мнение. Мне кажется, если бы мы все четверо снова собрались вместе и заиграли, то эта искра появилась бы снова. Только причины были бы другие, вот в чем вся разница.

Что оставила в Вас слава Битлз?

Трудно сказать, где бы я был, если бы всего этого не произошло. Но это случилось, и я именно там, где и хотел быть. Может ли кто-либо знать, что бы с ним произошло, если бы его жизнь пошла другим путем?

Интервью 1983-го года опубликованное в журнале Modern Drummer. Перевод Александра Пиковского.